Россия нуждается не в восстановлении утраченной промышленности, а в индустриализации на основе инновационного развития. Интервью с Сергеем Бодруновым, директором санкт-петербургского Института нового индустриального развития.

- Что следует понимать под термином «реиндустриализация» - возврат предприятий, выведенных ранее в другие страны в поисках дешевой рабочей силы, или новый этап развития?

- Речь должна идти не о возврате конкретных предприятий, а о возврате высокой роли промышленности в экономике. Мне кажется применительно к России более точным другое определение: восстановление нашей промышленности на новой технологической основе.

В 30­х годах прошлого века в СССР с огромным трудом и невероятными затратами проводили социалистическую индустриализацию. Тогда мы создали тяжелую промышленность и смогли подготовиться ко Второй мировой войне. Но в 1941 году многие предприятия перед угрозой вражеской оккупации были вывезены на восток. А вот послевоенное восстановление народного хозяйства происходило именно как реиндустриализация.

Она осуществлялась двумя путями. Вместо вывезенных предприятий создавали новые, на которых было продублировано оборудование, возвращались эвакуированные специалисты. Второй путь - оснащение предприятий станками и машинами, вывезенными из Европы в порядке репараций. Станки того времени и сейчас можно встретить на петербургских заводах. Это было оборудование третьего экономического уклада, который мы в России восстановили.

Но Европа по плану Маршалла и США двигались уже к четвертому укладу. Наше отставание было не институциональной ошибкой, а следствием сложившихся обстоятельств, которые изменить было невозможно.

- В 1980­х и 1990­х годах мы опять пережили развал промышленности, вызвавший еще большее отставание от развитых стран?

- Да. Поэтому нам нет смысла возвращаться к тому, что было. Не нужно восстанавливать четвертый уклад. Нам надо брать передовые технологии и на их основе развивать новую промышленность.

- Перепрыгнуть в шестой уклад?

- Нет, сразу освоить новый уклад невозможно. Сегод­ ня мировые процессы реиндустриализации идут в разных направлениях. И они отличаются в разных странах. Невозможно взять сразу все и применить у себя. Надо понимать, что всякий раз новый технологический уклад формируется на базе отдельных крупных технологических решений. Это может быть сфера управления производством, перестройка ее отдельных элементов, создание новых продуктов.

- Какие из этих направлений могут быть использованы в России?

- Надо выбирать из того, что у нас находится на высоком уровне развития и может соответствовать мировому тренду. Например, информационные технологии. Многие почему-то считают, что IT-революция, начавшаяся у нас в 2000 годах, сейчас заглохла. Ничего подобного. IT-сфера продолжает развиваться, сейчас она больше сосредоточена на социальных сетях. И здесь накапливается потенциал для будущих крупных прорывов.

В этом направлении работают мощные научные центры Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, появляются новые IT- решения. Например, у нас в Петербурге есть около сотни компаний, продукция которых вполне конкурентоспособна на европейском рынке. Один из этих продуктов всем хорошо известен - это приложение «Яндекс.Деньги». Этот коммерческий продукт был приобретен крупнейшим российским поисковиком. Сейчас аналогичное решение под названием «MOBI. Деньги» уже используют в крупных отечественных банках.

У нас также есть созданные российскими айтишниками решения в сфере IT-инжиниринга. Они совпадают с потребностями мирового рынка в таких технологиях. Для нас открывается возможность для прорыва именно в этой сфере. Кроме IT, это может быть атомная энергетика, отдельные оборонные технологии, нанотехнологии, современные материалы. Эти сектора у нас успешно развиваются, есть научные силы и инженерные кадры. И самое главное, эти технологии и продукты пользуются спросом на мировом рынке.

Таким образом, надо говорить не о реиндустриализации по типу восстановления утраченной промышленности, а новой индустриализации на новой технологической основе. Такая индустриализация, в отличие от прежних укладов, требует постоянного инновационного развития. В данном случае речь идет не о простом создании новых рабочих мест, а таких, которые требуют постоянной инновационной подпитки.

- Это не инновации в классическом понимании, определенном еще в 1911 году Йозефом Шумпетером как доведенные до потребителя новые продукты?

- Надо различать разные сферы инновационной деятельности. Инновации проходят несколько этапов. Наш институт специально занимался этой проблемой. Стартовый этап - лишь начало инновационного процесса. Далее начинается длительный этап проработки идеи или продукта, который может растянуться на два-три года с учетом особенностей разных отраслей промышленности. Где-то можно внедрить инновации быстрее, например, в той же IT-отрасли. А внедрение инноваций в атомной энергетике требует длительного времени.

Проблема заключается в том, что такие сроки не стыкуются с действующим в нашей стране процессом государственной поддержки инновационной деятельности. Потому что госинвестиции, как правило, связаны с выделением средств из бюджета, а у него срок жизни всего один год. Возникает институциональная неувязка. Экономисты пишут концепции развития на десятилетия вперед, создают длительные стратегии. Но все упирается в короткий бюджетный и политический циклы.

- Если государство тормозит инновационный процесс - значит, надо что-то в государстве изменить?

- Экономический процесс имеет циклический характер. И на разных циклах роль государства может быть разной. В какое-то время государство должно мобилизовать экономику для решения важных общественных задач, в другое время - давать возможность свободному развитию предпринимательства. Важно, чтобы ни одно ни другое не доходило до крайностей. Нужно искать компромисс между ролью и масштабом участия государства в экономике, с одной стороны, и экономической свободой - с другой.

Итак, мы сегодня видим две роли нашего государства - как регулятора экономики и как субъекта хозяйственной деятельности. И та и другая ипостаси - инструменты экономической политики. Госкорпорации успешно работают во многих странах. У нас они существуют на особых условиях, действуют по специально созданным для них законам. Иначе, наверное, невозможно. Например, перед корпорацией «Ростехнологии» государство ставит задачи консолидации инновационного процесса и инвестиций в оборонной промышленности и снижения коррупции в этой сфере. Для государства это инструмент решения институциональных задач. Но это пример «ручного управления», построенного на одноразовых, а не системных решениях.

А регулирующая роль - долговременная, и она должна основываться на длительных стратегических решениях. Любая стратегия влечет за собой изменение ряда законов. Если мы будет так работать над индустриальными проблемами, тогда мы сможем комплексно их решать.

- А какой должна быть роль государства на этапе новой индустриализации?

- Это непростой вопрос, и ответ зависит от понимания состояния, в котором находится наша экономика. Мы переживаем период стагнации, и никаких экономических оснований для позитивных сдвигов не видно. Но это не самое главное. Проблема в том, что мы никак не завершим свой восстановительный рост. А он имеет две важные характеристики - пределы и потенциал. Это как если бы мы в сосуд, из которого выплеснули воду, снова ее наливали. Пределы - это размеры сосуда, образно говоря, а потенциал - это, например, скорость и размер потока.

Все 2000­е годы мы восстанавливали экономику. Рост тогда начался на низкой базе. Мы достигли какого-то уровня этого восстановительного роста. Но он имеет свои пределы. Если вы из корыта выльете воду и снова будете туда же наливать, вы не наберете больше того, что было. Уровня 1991 года мы так и не достигли. Но потенциал роста уже исчерпали. Дальше в таких условиях страна развиваться не может. К тому же после кризиса 2009 года мы опять начали восстанавливаться, но и здесь не дошли до прежнего уровня. Потенциала больше нет.

Мы оказались, по выражению премьер-министра Дмитрия Медведева, в «ловушке средней экономики». У развивающихся стран есть потенциал роста в виде низкой заработной платы работников, хотя их продукция может и не иметь достаточно высоких потребительских свойств. Они могут выпускать продукцию по низким ценам и конкурировать с развитыми странами. У развитых экономик есть другой потенциал - наукоемкость продукции, ее качество, рыночная новизна и т.п. При высокой зарплате они производят продукцию с высокой добавленной стоимостью. Но чтобы достичь такого уровня, надо иметь хорошую производительность труда. Зарплата, как известно из экономической науки, должна быть пропорциональна эффективности производства. Зарплата у нас росла, доходы населения увеличивались, какое-то время эта экономическая модель положительно влияла на производство: когда растут доходы людей, увеличивается спрос. А спрос открывает для предприятий новые возможности для сбыта продукции.

Мы перестарались, в 1,5-2 раза превысив оптимальное соотношение между зарплатой и производительностью труда, если судить по объему выпускаемой в стране продукции. Но она, при уже высокой стоимости, еще не настолько качественная, чтобы вступать в конкуренцию с западными товарами, и, следовательно, предприятия не могут привлекать инвестиционные ресурсы для своего развития.

Многие страны, например Китай, разными способами эту ловушку обходят. А мы ее прозевали. Минэкономразвития четыре-пять лет назад не отследило эту ситуацию, и мы, что называется, «попали».

- Есть ли выход?

- Наш институт считает, что один из способов - это государственные инвестиции в высокотехнологичные сектора промышленности. Повышение производительности труда в этих секторах даст возможность вытаскивать всю экономику. И здесь роль государства трудно переоценить. Никакие частные инвестиции эту задачу не будут решать. Поэтому я, несмотря на все критические стрелы в адрес госкорпораций, считаю, что это вполне приемлемый инструмент для консолидации инвестиционных потоков. Сложно придумать, что можно было бы сделать вместо этого.

Но требуется институциональная перестройка в самом государстве. И в первую очередь надо обеспечить защиту прав инвесторов. Если государство инвестирует в какой-то сектор экономики, туда немедленно направляют и частные инвестиции, причем вдвойне и втройне. Потому что в этом случае инвестиции защищены государством. У нас пока этот механизм не работает, и именно из-за неразвитости институтов.

- Какие предприятия более склонны к инновационному росту - малые, средние, крупные?

- Крупные компании не надо сбрасывать со счетов, у них свой инновационный процесс и свои особенности. Есть статистика: из 10 инновационных идей до внедрения доходит одна. Для крупных корпораций тратить 90% расходов на инновации впустую - слишком расточительно.

Технологические инновации рождаются в небольших коллективах. Поэтому поддерживать надо стартапы, которые занимаются перспективными разработками. Но стартап никогда не доводит идею до внедрения - у него нет ни специалистов, ни финансовых и других ресурсов для этого. Основную инновационную нагрузку несут на себе средние предприятия, которые именно эту задачу и решают.

- Следует ли из этого, что для инновационного процесса нужно не одно, не два предприятия, а широкая, развитая среда, в которой это все должно происходить?

- Сколько бы мы ни поддерживали отдельные компании, пусть и самые замечательные, - результата не бу­ дет. Я согласен с министром промышленности и торговли Денисом Мантуровым, который выступает за создание инновационных кластеров, промышленных инновационных зон. Такие зоны в Европе успешно действуют уже в течение 30 лет. Там разрабатывают новые продукты, и там же внедряют их в производство. В этом смысл проходящей в Европе реиндустриализации - соединение науки и промышленности в одно целое. Нам нужно создать три-четыре сотни таких зон в России.

Любой инновационный продукт на 80-90% содержит в себе интеллектуальную составляющую. Без нее инновационным зонам просто нечего будет выпускать. Но с этим у нас в России пока неважно. До 2008 года было заметно движение вперед, доля интеллектуальной продукции в ВВП выросла до 3%. После кризиса она снизилась и сейчас, по некоторым исследованиям, составляет лишь 2%. Для сравнения: в ВВП Китая эта доля - 30%. Причина того, что у нас она критически низка, - в отсутствии защиты прав интеллектуальной собственности. Без такой защиты инновационный процесс невозможен.

- Все, о чем вы говорите, очевидно, потребует изменений в сфере управления промышленностью?

- Эти изменения должны быть радикальными. Полумерами ничего нельзя сделать. У нас основная проблема не в технологическом отставании, а в причине отставания - это никудышные институты управления. Именно отсюда все наши беды, в том числе и в индустриальном секторе и в экономике в целом. Главная фигура экономики - это предприниматель. Рабочая сила, зарплата, инвестиции и т.д. - это все следующие темы. Если общество будет поддерживать не предпринимателя, а мошенников и коррупционеров - такой и будет экономика. И такими будут институты управления.

Существующие институты надо решительно обновлять. Это работа для больших коллективов ученых, это должно быть главной задачей экономического блока Российской академии наук. Только ученые могут сказать, каким образом можно выстроить модель постиндустриального развития с учетом того, что она должна работать на будущее - не меньше, чем на 50 лет.

Новые институты управления промышленностью будут совпадать с институтами гражданского общества, если не на 100%, то в значительной мере. Не думаю, что возможно сопротивление этим изменениям со стороны той части общества, которое хочет жить в сильном государстве. Ведь новая экономическая парадигма именно на это и будет направлена. И решаться эта задача будет через усиление роли промышленности в нашей экономике.

Что же касается других позиций, в частности - нашего технологического отставания от развитых стран, то, повторю, это следствие неправильно выстроенных институтов. Если будут институты - будут и инновации, и инвестиции. А это - главные параметры, необходимые для нашей индустриализации на новой технологической основе.