В последнее время в бразильском социуме все острее встает проблема дезинтеграции - социальной. Общество, которое и раньше в социальном плане было исключительно неоднородным, на сегодняшний день фактически оказалось разделенным на два полюса, кардинально отличающихся менталитетом, образом жизни и мировосприятием, которые все сильнее конфликтуют между собой. Антрополог, профессор Оксфордского университета Р. Пиньейру-Машаду отмечает: «В ходе истории страны сложился, с одной стороны, образ современной и развитой Бразилии, а с другой - архаичной и отсталой. Можно добавить: белой, элитарной, и черной, окраинной».

Президентская предвыборная кампания 2014 г. стала яркой иллюстрацией этого разделения общества, продемонстрировав накал эмоций, которые без преувеличения можно назвать классовой ненавистью. Второй тур сопровождался настоящей войной в социальных сетях, в ходе которой в прокуратуру было подано 85 заявлений по обвинению в виртуальных оскорблениях. На основе комментариев пользователей возникали образы неграмотных, как правило, черных жителей северо-востока Бразилии, составляющих основной костяк избирателей Д. Руссефф. Впоследствии выяснилось, что некоторые аккаунты, с которых отправлялись особенно оскорбительные комментарии в адрес избирателей Партии трудящихся - ПТ, были поддельными, что было расценено как сознательная провокация. Существует мнение, что эти «сетевые тролли» были составной частью кампании Руссефф и ставили целью очернить избирателей ее противника А. Невеса, выставив их озлобленными, высокомерными расистами. Масла в огонь «классовой борьбы» подлил даже Ф. Кардозу - президент Бразилии в 1995-2003 гг., назвав избирателей ПТ «наиболее бедными» и, по совпадению, «наименее информированными».

Максимально осязаемое проявление этого классового конфликта в повседневной жизни - криминальная война, до сих пор не прекращающаяся на городских улицах. Согласно данным Управления ООН по наркотикам и преступности, в 2012 г. в Бразилии каждый день в среднем 154 человека становились жертвами преднамеренных убийств. Спрос на бронированные автомобили в крупнейшем городе страны Сан-Паулу в 2013 г. вырос на 35%. Наиболее обеспеченные слои общества, не полагаясь на силы органов правопорядка, пытаются защитить себя сами.

О «военном положении» говорит сама структура городского пространства современных бразильских мегаполисов. Антрополог Т. Калдейра, исследовавшая в работе «Город стен» на примере Сан-Паулу взаимосвязь между обликом города и состоянием социума, отмечает, что за последние 30 лет дома горожан среднего класса и выше приобрели облик «укрепленных анклавов», отделенных от улицы глухими стенами и высокотехнологичными системами безопасности.

По мнению Калдейры, одна из основных причин усиления социальной конфронтации - сближение классов. Анализируя изменение городского пространства Сан-Паулу в 1980-1990 гг., она отмечает, что неравенство и, как следствие, социальная напряженность возросли именно тогда, когда в связи с развитием рынка недвижимости роскошные закрытые кондоминиумы начали строить на свободных земельных участках в непосредственной близости от фавел. «Бассейн в каждой квартире, три комнаты для прислуги, комнаты ожидания для водителей на первом этаже, кладовые для хрусталя, фарфора и столовой посуды и прочая и прочая. И вся эта роскошь контрастирует с видом из окон апартаментов: более 5 тыс. бараков фавелы Параизополис, одной из самых больших в Сан-Паулу, поставляющей домработниц для соседних кондоминиумов».

Однако полную силу классовый конфликт набрал лишь тогда, когда домработницы в буквальном смысле вышли из фавел, чему в немалой степени способствовали социальные реформы 2000-х гг.

Следует отметить, что резкое социальное расслоение и высокий уровень преступности всегда были характерной чертой бразильского общества, однако именно в последние годы неравенство, в свою очередь провоцирующее насилие, стало наиболее явным. Очевидным кажется противоречие: ведь совсем недавно страна сделала качественный скачок в своем развитии, реформы, начатые еще при правительстве Ф. Кардозу и продолженные правительствами ПТ, привели к значительному сокращению бедности. Согласно официальным данным, с 1999 по 2009 гг. так называемый средний класс вырос на 31 млн человек. Все это должно было хотя бы отчасти сгладить социальные противоречия, однако произошло нечто абсолютно противоположное.

По мнению бразильских социологов, именно реформы последних лет стали катализатором взрыва социальной нетерпимости: «Мы все еще живем в обществе, отягощенном рабовладельческим наследием, не консолидированном идеей равенства. Сейчас мы переживаем момент расставания с эксклюзивными привилегиями, что само по себе больно ранит элиты». Пока определенные блага были прерогативой высших классов, социальные предрассудки как будто спали. Все находились в привычных социальных нишах, существовавших в более или менее устойчивой форме еще с начала ХХ в. Как только два мира - богатых и бедных, черных и белых, европеизированных буржуа и «варваров из фавел» - начали соприкасаться, миф о «расовой демократии» оказался развенчан.

Социальная конфронтация начала проявляться не только в форме уличной преступности, но и на уровне таких повседневных практик, как потребление. Например, многие авиакомпании, обслуживающие внутренние рейсы, ввели в самолетах зону повышенного комфорта. Как считает Пиньейру-Машаду, проблема не в комфорте как таковом, а в необходимости сегрегации пассажиров. Авиаперелеты стали доступны более широким слоям общества, и обеспеченный пассажир теперь вполне может оказаться в кресле рядом со своей домработницей.

Одним из наиболее показательных примеров социальной конфронтации в сфере потребления стала реакция общества на феномен «ролезинью». На Рождество 2013 г. группа подростков явилась в Международный торговый центр Гуарульюса - штат Сан-Паулу с целью... погулять. Подростки ничего не украли, не испортили, у них не было с собой наркотиков, и, тем не менее, 23 человека были арестованы без объяснения причин. Эта ситуация расколола общество на два противоположных лагеря и сразу стала темой для обсуждения в социальных сетях, СМИ, привлекла внимание антропологов, социологов и политологов.

Выяснилось, что это достаточно распространенное явление среди подростков с периферии - приходить большой группой в ближайший торговый центр, так как публичное пространство для прогулок в городе, как отмечает Калдейра, исчезло еще с 1990-х гг. Что характерно, они приходят не для того, чтобы что-то украсть. Напротив, иногда даже покупают какой-либо предмет - кепку или кроссовки известной марки, - с точки зрения представителя среднего класса не положенный им по статусу. Но в первую очередь они приходят в торговый центр за социализацией. Вслед за элитой и средним классом они тоже хотят попасть на «праздник потребления». Но на этом празднике их не ждут.

Собственно, до реформ 2000-х гг., позволивших выбраться из-за черты бедности огромным массам населения, само появление подростков с периферии в торговом центре для среднего класса было немыслимым. Они существовали в параллельных мирах. Однако когда миры пересеклись, столкновение оказалось очень жестким. В последовавшей за арестом участников «ролезинью» серии публикаций в прессе были представлены различные точки зрения. В том числе и такая: «это дикари, плюющие в цивилизацию, варвары,... не способные признать собственную ущербность,... умирающие от зависти к цивилизации». Пиньейру-Машаду так охарактеризовала настроения в социуме: «В последнее время в Бразилии я вижу ненависть и страх. Страх беспорядочной, неконтролируемой человеческой массы. Ненависть, направленную на класс «бездельников», которые должны были бы работать». От пользователей социальных сетей неоднократно звучало предложение «взять в руки мотыгу», которая в коллективном подсознании выступает одним из символов эпохи рабовладения. Многие оправдывали поведение полицейских, «превентивно» арестовавших подростков. Калдейра связывает такое восприятие ситуации с «символической криминализацией», в результате которой определенные социальные группы в общественном сознании изначально считаются преступными.

В то же время противники репрессивных действий в отношении участников «ролезинью» пытались понять, чем же так обеспокоили добропорядочных буржуа подростки с периферии, гуляющие в «храме потребления». Антрополог А. Барбоза Перейра задал провокационный вопрос: «А если бы это была многочисленная группа белых подростков, выходцев из среднего класса? Они ведь тоже часто приходят в торговые центры большими группами. Как была бы интерпретирована эта ситуация? Как безобидный флэшмоб?». По мнению писателя и журналиста Э. Брум, это именно так: «Торговые центры были специально построены, чтобы отгородиться от них, и вдруг они осмелились войти. В коллективном воображении подрывной элемент «ролезинью» заключается именно в том, что они стали развлекаться за пределами своего гетто. Более того - желать объекты потребления.... те самые, которые элита, в основном белая, считала своей эксклюзивной привилегией».

В одной из своих статей Брум сравнивает реакцию социума на «ролезинью» и один эпизод из криминальной хроники Сан-Паулу, ставший довольно известным благодаря вмешательству СМИ и общественности. Речь идет о смерти 16-летнего черного подростка, по всем признакам насильственной, которую полиция сразу списала на самоубийство. Брум полагает, что нежелание полиции расследовать убийство было связано с изначальной установкой: «Мертвый черный подросток из неблагополучного района - это нормально. В порядке вещей». Полиция не пожелала счесть это преступлением, в то время как появление живых черных подростков в торговом центре было криминализировано априори: «Если они еще никого не ограбили и ничего не испортили, то обязательно это сделают. Они не жертвы преступления, они его участники».

Многие интеллектуалы сразу попытались придать феномену «ролезинью» политическое измерение. В частности, Пиньейру-Машаду полагает: «Само их появление в торговом центре уже есть политический акт. Эти молодые люди пытаются завладеть предметами и пространством, в которых общество им ежедневно отказывает». При этом очевидно, что «ролезинью» не является протестным движением в его традиционной форме. Подростки с периферии не желают разрушить установленный порядок, они всего лишь хотят к нему присоединиться, сводя на нет пафос традиционной классовой борьбы, сбивая с толку как правых, так и левых.

Однако идеологическое измерение у этого явления все же есть. «Считается, что доминирующая идеология какого-либо общества - это идеология преобладающего класса. Если это так, то -ролезинью‖ демонстрирует, что победила -идеология торговых центров‖, их образ жизни соблазнил бедных. Большинство из них хочет присоединиться к среднему классу. Они не стремятся разрушить систему, порвать с ней. Они хотят стать ее частью, разумеется, с необходимыми поправками... И если - старому‖ среднему классу это не нравится, то это другой вопрос... но в этой битве ему не победить», - считает Р. Рибейру, профессор политической философии Университета Сан-Паулу.

В этом контексте логично возникает вопрос: почему именно так бедные слои населения пытаются преодолеть социальную, но главное, культурную пропасть, отделяющую их от «старого» среднего класса? Рибейру считает, что потребление, безусловно, несет некую символическую нагрузку, но основная проблема заключается в том, что на данный момент это фактически единственный доступный способ социального включения. По мнению профессора, правительство пошло по пути наименьшего сопротивления, сделав ставку на такие программы, как, например Bolsa família - семейные субсидии: «Увеличение покупательской способности неимущих классов - само по себе позитивный факт, но социальную пропасть оно не может уничтожить. Это была разовая инъекция денежных средств в экономику, но не более того...». Улучшение системы образования, здравоохранения, повышение уровня культуры - все это потребовало бы долгосрочных вложений, которые не принесли бы столь быстрых результатов. Это потребовало бы еще больших инвестиций, а значит, последовал бы рост налогов, что, в свою очередь, встретило бы сопротивление. Показательный пример - прогремевшие на весь мир протесты лета 2013 г., спровоцированные незначительным повышением тарифов на общественный транспорт. «Это было бы трудно и, скорее всего, даже политически невозможно», - заключает Рибейру.

Таким образом, попытка социальной интеграции началась с потребления и на данный момент на нем же и закончилась, в результате лишь еще больше обнажив «кричащую и кровоточащую классовую сегрегацию бразильского общества».

И, тем не менее, в сложившейся ситуации видится явный позитивный сдвиг. Какой бы сложной ни была ситуация на данный момент, очевидно то, что конфликты обнажились, вызывают широкий общественный резонанс, и это так или иначе позволяет надеяться на их дальнейшее разрешение. В качестве подтверждения этого тезиса можно привести цитату из статьи Брум: «Наше общество тяжело больно... И все же я полагаю, что мы живем в лучшие времена. Еще несколько лет назад, а возможно, и месяцев ни у кого не вызвало бы вопросов, если бы смерть черного подростка полиция автоматически квалифицировала как суицид... Несколько лет назад появление группы подростков с периферии в торговом центре вызвало бы лишь репрессивные действия, но не размышления и рефлексию о Бразилии...».

Заключение
Глубокое разделение бразильского общества, ставшее особенно очевидным в последние годы, создает предпосылки для масштабной социальной дезинтеграции, которая в дальнейшем может привести к дальнейшей поляризации общества. Тем не менее, анализ ситуации позволяет не исключать и позитивный сценарий, при котором нарастание нетерпимости активизирует механизмы, способствующие «излечению» социума изнутри благодаря присутствующим в нем здоровым силам.

Кузнецова В.А.